• Главная • Про ОПОЯЗ • Библиография • Персоналии • Манифесты ОПОЯЗа • Новости •

Б. М. Эйхенбаум

О. ГЕНРИ И ТЕОРИЯ НОВЕЛЛЫ

III

Начало литературной деятельности Генри чрезвычайно характерно для девяностых годов: газетный фельетон, пародия, анекдот — вот первые его опыты, печатавшиеся в юмористическом журнальчике „Rolling Stone“ (1894 г.). Среди этих вещей, между прочим, — пародии на детективные романы с Шерлоком Холмсом: „Затравленный зверь или тайна улицы Пейшоу“, „Методы Шенрока Хольнса“ и „Сыщики“. Это нечто в роде „condensed novels“ Брет-Гарта — детектив, доведенный до абсурда: сыщик вместо того, чтобы арестовать преступника, с которым он встречается в трактире, спешит записать в книжечку приметы, время встречи и т. д.; нагромождение ужасов, самые невероятные положения, неожиданности и превращения — одним словом, гиперболизация всех шаблонов. Рядом с этими вещами — анекдот о том, как отец пошел за лекарством для заболевшего ребенка, а вернулся с этим лекарством спустя так много лет, что успел стать дедом: все не мог попасть в трамвай.

Тюрьма прервала эту газетную работу, отрезав связь с литературным миром; но, как видно из воспоминаний Дженнингза, Генри продолжает писать, пользуясь тем материалом, который накопился у него за время жизни в Техасе, в Остине, в Южной Америке. Одним из первых рассказов, написанных после тюрьмы, был рассказ „Метаморфоза Джеймза Валентайна“, история которого приведена выше. К этому же времени относятся „Коварство Харгрэвса“, „Пути судьбы“ и др. Здесь Генри далек от пародии, а иногда даже серьезен, сентиментален или патетичен. Таков общий характер его первого сборника — „Четыре миллиона“ (1906 г.), включающего рассказы, написанные в 1903—1905 гг. Интересно, что некоторые рассказы, написанные и напечатанные в этот же период, Генри не включил в этот сборник, считая их, очевидно, неподходящими к его составу. Генри, очевидно, стремился к некоторой циклизации своих рассказов, подбирая их в сборники. В некоторых случаях, как это видно будет дальше, циклизация эта поддерживается еще единством главных персонажей (Джэфф и Энди в „Благородном жулике“), а иногда связь подчеркивается тем, что рассказы идут под названием „глав“ (chapter), как в сборниках „Душа Запада“, „Волчки“ (Whirligigs).

По принципу циклизации построена и первая книга Генри — роман „Короли и капуста", изданный в 1904 г. Это, в сущности, не роман в нашем современном понимании, а нечто похожее на старые романы, еще сохранявшие связь с сборниками новелл, — „комедия, сшитая из пестрых лоскутьев“, как говорит сам Генри. Здесь семь отдельных новелл, из которых одна, новелла о президенте Мирафлоресе и Гудвине (занимающая главы I, III—V, IX, XV и XVI), сделана основной и раздвинута вставками в нее остальных шести (главы II, VI—VII, VIII, X—XI, XII и XIII—XIV). Эти шесть новелл слегка прицеплены к событиям и персонажам основной: например, новелла о консуле Джедди и бутылке с письмом (глава II) представляет собой совершенно самостоятельное целое — связь с основной состоит только в том, что Джедди — приятель Гудвина и живет в том же Коралио. По прочтении романа такого рода вставные новеллы и эпизоды легко отпадают от основной, но дело в том, что до самого конца читателю неясно, в каком именно пункте кроется разгадка основной тайны. Роман построен на ошибке — погиб не президент Анчурийской республики Милафлорес, а президент страхового общества „Республика“ мистер Варфильд; эта ошибка, вместе с тем, является основной тайной для читателя: он видит, что в основе романа какая-то загадка, но в каком пункте она заложена и с какими персонажами связана — он до конца не знает. Отсюда — возможность и право вводить совершенно посторонних лиц и говорить о совершенно посторонних событиях — их „посторонность“ обнаруживается только в последних главах. Вставные новеллы приобретают, таким образом, особую мотивировку, оправдывающую их присутствие, — мотивировку не только торможения разгадки, но и заведения на ложный путь, мотивировку ложного разгадывания или намеков на него; финал не только разрешает загадку, но обнаруживает присутствие самой ошибки и совпадения.

Роман начинается сразу с перечня всех фактов, из которых будет состоять основная новелла: „Вам скажут в Анчурии, что глава этой утлой республики, президент Мирафлорес, погиб от своей собственной руки в прибрежном городишке Коралио; что именно сюда он убежал, спасаясь от готовящейся революции, и что казенные деньги, сто тысяч долларов, которые он взял на память о бурной эпохе своего президентства (и всюду носил с собою в кожаном американском саквояже), так и не были найдены вовеки веков“. Далее Генри заявляет: „Казалось бы, здесь и конец моей повести. Трагедия кончена. Любопытная история дошла до своего апогея, и больше уж не о чем рассказывать. Но читателю, который еще не насытил своего любопытства, не покажется ли поучительным всмотреться поближе в те нити, которые являются основой замысловатой ткани всего происшедшего?.. Только высмотрев тайные нити, вы догадываетесь, почему этот старый индеец Гальвес получает по секрету жалованье за соблюдение могилы в чистоте, и почему это жалованье платит Гальвесу такой человек, который и в глаза не видал президента ни живого ни мертвого, и почему, чуть наступают сумерки, этот человек так часто приходит сюда и бродит по этому месту, бросая издалека печальные и нежные взгляды на бесславную насыпь“.

Наличность загадки, таким образом, показана с самого начала — роман имеет характер ответов на поставленные во вступлении вопросы. Эта обнаженность тайны, как сюжетной пружины, делает всю его конструкцию несколько иронической или пародийной (5) — тайна подается не серьезно, а только как интригующий и дразнящий элемент, при помощи которого автор играет с читателем. Наличность загадки иногда нарочно подчеркивается — автор, знающий разгадку, не прячется за событиями, как в обыкновенном романе тайн, а наоборот — напоминает читателю о своем присутствии. Говоря о том, что таинственный Смит не появится больше до конца романа (глава III), Генри прибавляет: „Он обязан рассказать нам это, ибо когда, перед самым рассветом, он уехал на своем «Бродяге», он увез с собою и разгадку той дикой, огромной загадки, которая так дика и огромна, что немногие в Коралио осмеливались ее загадать“.

Психологическая мотивировка отсутствует совершенно — установка сделана не на душевные переживания, а на события. Поэтому читатель легко проходит через сцену самоубийства президента. Генри не старается сблизить читателя со своими персонажами настолько, чтобы получилась иллюзия живых людей. Персонажи романа — марионетки: они говорят и делают то, что велит им автор, и не говорят или не показывают того, что нужно утаить, чтобы сохранить тайну, потому что так хочет автор.

Мотивировочная основа романа в этом смысле совершенно прозрачна и проста: весь роман стал возможным потому, что президента Анчурийской республики спутали с президентом страхового общества „Республика“. Вся загадка построена, таким образом, на своего рода каламбуре — характерный для Генри прием. Простое совпадение, которое само по себе в таком романе не требует мотивировки, оказывается причиной всех происшедших событий.

Конец дает тройную разгадку: захваченный Гудвином и покончивший с собой президент — не Мирафлорес, а мистер Варфильд, жена Гудвина — не актриса Изабелла Гильберт, а дочь Варфильда, деньги не взяты Гудвином (как уверен Вельзевул и склонен думать читатель), а возвращены им страховому обществу. Из этих трех разгадок только последняя определенно ожидается читателем — и то не в своем содержании, а в том, что она должна быть; другие две оказываются совершенно неожиданными. Правда, крошечные намеки, как всегда у Генри, есть — начиная с „присказки“, где говорится о странной могиле и об „этом человеке“ (т.-е. Гудвине), который почему-то следит за чистотой могилы и часто приходит на это место; но при чтении романа читатель склонен видеть загадку в любом пункте — только не в том, где она есть.

Но важнее всего для нас в этом романе то, что он представляет собою объединенный сборник новелл — роман с „лоскутной“ конструкцией, построенный по принципу циклизации. Это подчеркнуто и самим названием — „Короли и капуста“, ведущим свое происхождение от известной английской баллады Льюиса Кэролла (6) в которой морж предлагает устрицам послушать рассказ о многих вещах — о башмаках, о кораблях, о сургуче, о капусте и о королях. Роман написан вроде того, как пишутся иногда стихотворения на заданные слова — искусство при этом заключается в том, чтобы ловко соединить самые неожиданные и, казалось бы, несоединимые вещи. Если не пародийная, то формально-игровая основа романа достаточно ясно видна в вступительной „Присказке Плотника“, которая кончается авто-рецензией: „Так что, как ни мала эта повесть, она повествует о многих вещах. Пожалуй, неразборчивому уху Моржа она полюбится больше всего: потому что в ней и вправду есть и корабли, и башмаки, и сургуч, и капустные пальмы, и (взамен королей) президенты. Прибавьте к этому щепотку любви и заговоров, посыпьте это горстью тропических долларов, которые так же согреты пылающим солнцем, как и жаркими ладонями искателей счастья, и вам покажется, что перед вами сама Жизнь — столь многословная, что и болтливейший из Моржей утомится“. Тут Генри сам показывает конструкцию своего романа, выделяя любовь, заговоры и пр., как мотивировку соединения ,,многих вещей“.

В связи с тем, что я говорил выше об американской новелле и о взглядах Эдгара По на роман, появление такого романа, как „Короли и капуста“, чрезвычайно характерно. Такого рода циклизация, возвращающая нас к старинным формам романа, возвращает нас тем самым к новелле, как основной, элементарной и натуральной форме художественной прозы. Можно заранее предвидеть, что при таком понимании романа Генри будет писать новеллы, которые довольно легко могут циклизоваться по разным признакам. Большая форма как таковая, основанная на спайке разнородного материала, на технике развертывания и сцепления эпизодов, создания разнообразных центров, параллельных интриг и т. д., совершенно не в плане Генри. [Продолжение]

I • II • ¬ Вернуться ••••• Далее ® • IV • V • VI • VII

---